– Да я и не собирался, – говорит Гоша, немедленно ударяется об какой-то выступ и, нарушая собственное намерение, поминает нецензурно мать дизайнера Артемия Лебедева, всеми уважаемую писательницу Толстую.

– Вот видишь, – наставительно говорю я. – Ты еще даже не собирался, а дизайнер уже предугадал…

– Мастер, – комментирует Гоша, потирая ушибленное.

Внизу смешно и тесно.

Пока приказчик ищет заказанное, я копаюсь в дизайнерских артефактах. За моей спиной немолодой американский турист осматривает футболки на вешалке. Американца интересуют надписи на футболках. Сопровождает его девушка с очень плохим английским. На таком английском трудно объяснить всю красоту дизайнерских идей. Более того, некоторые из них гибнут в переводе. Наконец, в руках у гостя столицы оказывается майка с надписью «ЙУХ».

– Что здесь написано? – спрашивает гость.

Дева краснеет и приступает к рассказу.

Гоша критически осматривает майку.

– Чо-та у него эта тема больная, у дизайнера твоего, – констатирует Гоша.

Дева мямлит и потеет. Я вздыхаю и решаю помочь.

– Сейчас, – говорю я Гоше, – я ему все объясню, и мы пойдем.

– Ну-ну, – соглашается Гоша.

Несколько минут я говорю с расцветшим американцем о том, что это дизайнерская находка, что это сродни бренду FCUK, когда комический эффект достигается с помощью… ну, вы понимаете.

Гоша и переводчица слушают меня завороженно, американец счастлив, майки куплены…

– Все-таки ты удивительная, – с нежностью говорит мне Гоша. – Так долго и так красиво объяснять человеку, что такое…

В этом месте я вспоминаю, что Гоша – дислектик и переставленные буковки читает в привычном порядке…

Книжки, меж тем, найдены, и мы подходим к кассе.

– У вас столько всего прекрасного! – говорю я приказчику.

– Да просто офигеть, – вторит мне Гоша.

– Может, вы хотите еще что-нибудь купить? – улыбается приказчик.

– Ой, у вас тут есть вещь, о которой я так долго мечтала…

– Берем! – говорит Гоша. Гоша любит покупать мне вещи, о которых я мечтала. – Что ты хочешь?

– Вот это, в баночке! – говорю я.

– Прекрасный выбор! – хвалит продавец. – Вам какого цвета? И чтоб воняло, или так просто?

– А что вы посоветуете?

– Вот с лимончиком. И позитивное такое. Желтенькое!

– Скажите, а оно о стенку прыгает? – спрашиваю я. – У меня такое было, синее, оно прыгало.

– Прыгает! И не липнет! А если на стол положить – расползается!

– Тань, пойдем на воздух, – говорит Гоша, – что-то мне с непривычки нехорошо…

В машине я выковыриваю из баночки желтую массу, и с вожделением принимаюсь мять.

– Значит, вот об этом ты мечтала, – говорит Гоша, выезжая на Никитскую, и бормочет что-то под нос.

«Совсем, блин, в этой Москве очертенели», – слышу я…

* * *

Апрель. Шаткая московская весна.

Автомобиль, проведший зиму в запертом гараже, неплохо бы вытащить наружу.

Друг Гоша напрягает подзабытые инстинкты и решает не оставлять женщину наедине с трудностями.

В гараж мы приезжаем на новенькой машинке BMW, которую Гоша купил вместо прежнего «Хаммера», не снеся моих неостроумных издевательств и узости московских переулков.

Перед гаражом лежит глыба льда.

– Эвона как оно, – задумчиво комментирует Гоша Гоша, попинав глыбу носком итальянского замшевого башмака. – Ну, стало быть, давай этот… Как его?

– Лазерный бластер? – подсказываю я.

– Кой на фиг бластер? – удивляется Гоша. – Лом давай.

– Вот, понимаешь, незадача: нету у меня лома. Утром собиралась – в косметичку не влез, – издеваюсь я.

Вообще, замечу вам в скобочках, что проживание на Халкидиках с видом на Олимп крайне благотворно влияет на нравы и самочувствие. Климатические эксцессы, к примеру, воспринимаются не так остро.

Пожав меланхолически плечами, Гоша направляется в будку к сторожам с тирадой: «А что, братья, нету ли у вас лома?»

Братья, посовещавшись, выносят Гоше совковую лопату. Гоша, дважды ковырнув ею ледяную кучу, приходит в задумчивость.

Наблюдая этот конфликт человека с природой, я сообщаю, что мы, пожалуй, подождем потепления и естественной гибели ледяной глыбы.

– Во! – радуется Гоша. – Естественное – это хорошо. Давай хоть заведем твое корыто, посмотрим, не надо ли «прикурить».

– А ты умеешь «прикуривать»? – спрашиваю я недоверчиво.

– Чего тут уметь? – обижается Гоша. – Цепляешь к аккумулятору этот… Как его?

– Бластер?

– Дался тебе этот бластер…

– Ты мотор свой хоть раз видел?

– На кой черт мне его видеть? Мотор и есть мотор.

– Крышку капота подними! – командую я. Гоша неторопливо обходит грязный шедевр немецкого автопрома, поднимает крышку и печалится.

От посторонних глаз мотор лимузина скрывает пластиковый кожух на четырех пломбах. На кожухе изображена перечеркнутая красненьким человеческая ладонь, снабженная надписью «Noli me tangere» на всех известных языках.

– Эвона как оно, – вздыхает Гоша. – Садись, поехали. К субботе точно все растает, так я тебе Витьку пришлю. Чтоб прикурить.

В восемь утра в субботу, посреди настоящей русской метели, мне звонит Витя.

– Я, Тань, готов, – сообщает Маленький. – Только оно ж… Снег же ж.

– Снег. И от твоего джипа прикурить тоже не получится.

– Это да, – горестно вздыхает Витя.

– Вот, Малыш, к чему приводит социальное расслоение в обществе…

– Чего приводит? А, это… Так если чего надо – ты скажи, я отвезу-привезу. А то правда расслоение…

Почему-то мне представляется, как «Жигули» в гараже сонно вздыхают…

* * *

Греция…

У Гоши медленный интернет. Ну как медленный? Неторопливый.

Магазинчики в поселке имеют обеденный перерыв с часу дня до пяти вечера.

Многие, осознав, что уже настал вечер, не открывают и в пять. Рассказ о том, что в пешей доступности от моего дома есть четыре больших круглосуточных супермаркета и без числа мелких магазинчиков, приводит приятеля-грека в недоумение.

– Кто стал от этого счастливее? – спрашивает грек.

Как вы понимаете, ответа на этот вопрос нет.

Тут тихо. Очень тихо.

По вечерам к тетушке Деспине, которая занимается здешним хозяйством, приходит в гости сестра хозяина соседнего маленького отельчика. Тетушки играют в карты и неторопливо обсуждают что-то неторопливое. Когда приезжает Гошин приятель, они иногда играют в карты вчетвером. Я чуть поодаль валяюсь с книгой в шезлонге и время от времени закрываю глаза, слушая греческую речь, шум прибоя и снова греческую речь. Вероятно, филологи почище моего сделали это наблюдение много раньше, но фонетически греческая речь и шум прибоя очень похожи.